История, которую мы не знали
Кузнецов Игорь
Возвращение памяти - ВКП(б) — КПБ: палачи и жертвы
Летом 1936 г. Сталин начал непосредственную подготовку к тем событиям, которые навсегда войдут в нашу историю под названием «1937 год». В июне он дал указание органам НКВД организовать новый политический процесс, на этот раз — над троцкистами и зиновьевцами вместе. 29 июля ЦК ВКП(б) одобрил закрытое письмо о террористической деятельности троцкистско-зиновьевского контрреволюционного блока. Его составили на основании данных, выбитых на допросах Зиновьева, Каменева, Бакаева, Евдокимова, Мрачковского и других видных деятелей партии, которых в камерах НКВД днем и ночью готовили для выведения па открытый процесс. Из этих показаний следовало, что НКВД вскрыл ряд террористических групп троцкистов и зиновьевцев, готовивших убийство вождей партии и государства. В связи с этим троцкисты и зиновьевцы были объявлены в письме злейшими врагами Советской власти. ЦК призвал всех коммунистов к повышению бдительности «на любом участке и во всякой обстановке». «Неотъемлемым качеством каждого большевика,— говорилось в заключительной части документа,— в настоящих условиях должно быть умение распознавать врага партии, как бы хорошо он ни был замаскирован».
Не успели на местах обсудить закрытое письмо ЦК и выявить очередную «порцию» «врагов народа», как из центра подоспел новый сигнал: в августе в Москве был проведен процесс по делу так называемого «антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра». Всех 16 подсудимых — среди них Зиновьева, Каменева, Евдокимова, Бакаева, Мрачковского, Тер-Ваганяна, Смирнова — приговорили к расстрелу за проведение мифической антисоветской, шпионской, вредительской и террористической деятельности, причастность к убийству Кирова и подготовку ликвидации других руководителей страны. Суд этот сопровождался мощной пропагандистской кампанией, проведением многочисленных митингов, собраний, па которых принимались резолюции в поддержку расстрела, произносились клятвы верности вождю и яростные, на грани нецензурности, проклятия «бешеным собакам» — троцкистам и зиновьевцам. По стране прокатилась волна новых арестов.
Подготовив соответствующую почву, Сталин решил нанести новый удар и усилить репрессии при помощи смены руководства НКВД. 25 сентября 1936 г., Как уже говорилось, он послал из Сочи в Москву телеграмму с требованием заменить Ягоду Ежовым и наверстать отставание в разоблачении врагов. Уже на следующий день послушное Политбюро ЦК ВКП(б) выполнило требования Сталина, а 29 сентября приняло постановление «Об отношении к контрреволюционным троцкистско-зиновьевским элементам», под которым Сталин поставил свою подпись. В постановлении говорилось:
«До последнего времени ЦК ВКП(б) рассматривал троцкистско-зиновьевских мерзавцев как передовой политический и организационный отряд международной буржуазии. Последние факты говорят, что эти господа скатились еще больше вниз, и их приходится теперь рассматривать как разведчиков, шпионов, диверсантов и вредителей фашистской буржуазии в Европе. В связи с этим необходима расправа с троцкистско-зиновьевскими мерзавцами, охватывающая не только арестованных, следствие по делу которых уже закончено, и не только подследственных... дела которых еще не закончены, но и тех, которые были раньше высланы» . Так был дан сигнал к тотальному уничтожению бывших оппозиционеров, подобно тому как в недалеком прошлом ставились задачи ликвидации неугодных власти классов. Новая установка означала: каждый, в чьей биографии когда-нибудь было хоть малейшее «пятнышко», мог без труда попасть в разряд «врагов народа».
Сталин упрямо, шаг за. шагом, вел дело к «большой чистке». Ему уже было недостаточно крови бывших политических оппонентов и абсолютной послушности напуганных расстрелами оппозиционеров ЦК. Молох репрессий затягивал все новые и новые слои общества, террор из избирательного превращался во всеобщий.
Чем больше узнаем мы о результатах массовых репрессий, их невероятной громадности и жестокости, тем чаще звучит вопрос: для чего, во имя каких целей были пролиты эти реки крови, на что рассчитывал Сталин?
Долгое время непреложной истиной считалось, что жертвами репрессий были тогда действительно враги. Приверженцы этой точки зрения существуют и сегодня. Правда, наиболее умные из них под напором очевидных фактов и разоблачений последнего времени «перестроились» и признают, что наряду с «врагами» пострадали и честные люди. Просто «врагов», дескать, было много, а поэтому Сталин и карательные органы не сумели рассчитать силу своего удара и, размахнувшись в святой ненависти слишком широко, задели невиновных. Подтекст здесь простой: какой уж спрос с дерущихся, а тем более за правое дело. Справедливо отвергая подобные аргументы, многие антисталинисты, к сожалению, нередко впадают в другую крайность. Не желая ничего объяснять, они рассматривают любые попытки понять репрессии как стремление оправдать их. Но поскольку конкретные факты преступлений приходится все равно как-то истолковывать, постольку все сводится в этом случае к размышлениям о психической неполноценности Сталина, палаческой натуре его приближенных или изначальной преступности большевизма. А с другой стороны, уже и иные объяснения на подхвате — происки темных сил, заговор жидомасонов.
На самом деле исходной точкой серьезного разговора о причинах репрессий может быть лишь безусловное признание: это было преступление, при помощи которого Сталин рассчитывал решить реально существовавшие проблемы, достичь вполне конкретных политических и социально-экономических целей, преодолеть противоречия избранной модели общественного развития. При помощи репрессий Сталин, во-первых, укреплял свои политические позиции как единоличный вождь и диктатор, а во-вторых, решал все те проблемы, которые в демократическом обществе преодолеваются путем применения политических, экономических и лишь в крайнем случае административно-репрессивных мер.
В 1937 г. Сталин наносил прежде всего удар по партии, явно намереваясь «очистить» ее от старых кадров и привести к власти новое поколение, всецело преданное вождю. Старые коммунисты не устраивали «вождя» уже потому, что в их глазах он не был абсолютно непререкаемым авторитетом. Что бы ни говорили эти люди с высоких трибун, как бы ни клялись они вождю в верности, Сталин знал: старые партийцы хорошо помнят и о многочисленных провалах «генеральной линии» в 30-е годы; и о том, что ленинское завещаппо в какой-то момент чуть было не погубило политическую карьеру Сталина, и он удержался у власти лишь милостью Зиновьева и Каменева; и о том, как в конце 20-х годов лишь благодаря поддержке ЦК Сталину удалось победить группу Бухарина.
Выступая па февральско-мартовском (1937 г.) Пленуме ЦК ВКП(б), Сталин разделил руководящий состав партии на три категории: «генералитет нашей партии», «партийное офицерство», «партийное унтер-офицерство» . «Генералитет» — высший, слой руководителей, включавший, по словам Сталина, 3—4 тыс. человек, составляли как раз старые большевики. Они преобладали во всех руководящих органах партии, прежде всего в ЦК, возглавляли местные партийные организации. Влияние и власть партийного «генералитета» постоянно уменьшались, однако не иссякали совсем. За долгие годы работы старые кадры притерлись друг к другу, установили достаточно прочные контакты между собой. Сталин периодически «тасовал колоду» руководителей, перемещал секретарей обкомов, передвигал секретарей и заведующих отделами ЦК. Однако совершенно разбить установившиеся связи, разрушить группы, формировавшиеся вокруг «вождей» разных уровней по принципу личной преданности, при помощи таких мер не удавалось. Переходя с одного места на другое, руководители перетаскивали «своих людей». Так, по существу, в «генералитете» партии формировались группировки, члены которых находились как бы в двойном подчинении: с одной стороны, служили единому вождю, с другой — имели своих «патронов» в Политбюро.
Аналогичные процессы происходили и на уровне секретарей обкомов. Все эти группировки были в общем раздроблены, чем в полной мере пользовался Сталин. Однако само их существование вызывало подозрение у вождя. На февральско-мартовском Пленуме он резко обрушился на секретарей партийной организации Казахстана Мирзояна и Ярославского обкома Вайнова. «Первый,—говорил Сталин,—перетащил с собой в Казахстан из Азербайджана и Урала, где он раньше работал, 30—40 «своих» люден и расставил их на ответственные посты в Казахстане. Второй перетащил с собой в Ярославль из Донбасса, где он раньше работал, свыше десятка тоже «своих» людей и расставил их тоже на ответственные посты» . Причину, по которой такие факты вызывали недовольство Сталина, он достаточно откровенно высказал на Пленуме (правда, потом, при подготовке текста выступления к публикации несколько смягчил этот пассаж): «Что значит таскать за собой целую группу приятелей?.. Это значит, что ты получил некоторую независимость от местных организаций и, если хотите, некоторую независимость от ЦК. У него своя группа, у меня своя группа, они мне лично преданы». Вот этой личной преданности группировок, поведение которых определяется решением «патрона», Сталин, видимо, и опасался, усматривал в них потенциальную угрозу своей абсолютной власти.
Такую угрозу Сталин, судя по всему, видел во всех сколько-нибудь организованных структурах. Под подозрением держал он и Наркомат тяжелой промышленности, набиравший большой вес и влияние под руководством Орджоникидзе, и армию, располагавшую реальной силой, не говоря уже об органах НКВД, за которыми вождь следил особенно бдительно.
Реальной проблемой для советского общества и Коммунистической партии в 30-е годы был вопрос о ротации кадров, выдвижении лучших, наиболее компетентных и энергичных работников. Созданная Сталиным система крайне затрудняла этот процесс. Во-первых, сверху донизу — пример здесь подавал сам Сталин — кадровый каркас был практически неподвижным. Отдельные перемещения производились в рамках уже изрядно засаленной «кадровой колоды». Знаком аттестации работника в таких условиях становилась принадлежность к «номенклатуре», что, в свою очередь, в основном зависело от политической благонадежности, верности вождю. В значительной части такие руководители были энергичными исполнителями директив, умели устраивать «разгромы», «накачки», одним словом, как говорили тогда, администрировать. Но далеко не всегда они обладали должными знаниями и компетентностью.
В середине февраля 1937 г. Г. М. Маленков, занижавшийся в ЦК ВКП(б) кадрами, направил Сталину докладную записку, в которой были собраны сведения, необходимые для выступления вождя на февральско-мартовском Пленуме. Судя по этому выступлению, Сталин действительно ознакомился с запиской и воспользовался некоторыми ее данными. Из записки, в частности, следовало, что среди секретарей обкомов высшее образование имели 15,7%, а низшее 70,4%, у секретарей окружкомов эти показатели составляли соответственно 16,1 и 77,4%, секретарей горкомов—9,7 , 60,6%, секретарей райкомов — 12,1 и 80,3% и т. д. нle обладая должными знаниями и культурой, многие руководители брали политической «сноровкой» и изворотливостью. При этом они старались окружать себя людьми серыми и подобострастными, опасаясь соперников и стремясь создать фон для собственного возвышения. На февральско-мартовском Пленуме Сталин упрекал партийных руководителей: «Многие из вас боятся конкуренции, поэтому замухрышек выдвигают, а они вам дают плохую помощь». Правда, при этом Сталин, конечно, умолчал, что ввел порядок выдвижения «замухрышек» именно он, постепенно оттеснив из руководства партией наиболее талантливых и знающих .лидеров, способствуя выдвижению послушных своей воле исполнителей.
Окончательно портили многих руководителей абсолютно недемократичные условия их деятельности. Подчиняясь только вождю, не испытывая ни малейшей потребности считаться с мнением и настроением народа, такие коммунисты все больше превращались в «удельных князей», нередко самодурствовали и злоупотребляли властью. Самым жестоким образом преследовали они малейшую критику, поощряли подхалимов, создавая свои местные микрокульты. Повсеместно с лихорадочной поспешностью присваивались имена здравствующих вождей областного, районного и даже сельского масштаба,— не говоря уже о вождях республиканских и всесоюзных — всему, чему можно было присвоить. Сталин активно поощрял такие порядки, полагая, что наличие на каждом уровне общественного организма своих вождей способствует общему укреплению власти.
В полной мере воспользовавшись слепой преданностью таких руководителей, Сталин почувствовал себя уверенней и решил заменить их более молодыми и энергичными, а заодно списать на репрессированных всю ответственность за предыдущие беззакония, провалы, тяготы народной жизни. Внимательно наблюдавший из-за рубежа за сталинскими маневрами известный меньшевик Ф. Дан писал: «Сталин охотно бросает в жертву «народному гневу» сотни и тысячи тех подлинных насильников и самодуров, хамов и хулиганов, воров и казнокрадов, беспринципных карьеристов и невежд, которые под его же крылышком так густо заполонили партийный и советский аппарат, громче всех пели осанну великому вождю народов и усерднее всех расчищали ему путь к единовластию» 1. И действительно, репрессии против руководителей сопровождались шумной кампанией самокритики, осуждения бюрократизма, бездушного отношения к людям. В газетах клеймились чиновники-перерожденцы, приводились примеры беззаконий и злоупотреблений властью.
Так, 5 января 1937 г. «Правда» поместила статью о нравах первого секретаря Ладожского райкома партии Азово-Черноморского края Сурнина. «Обругать коммуниста, накричать на него, выгнать из кабинета — излюбленные приемы Сурнина,— писал корреспондент газеты.— Говорить на партийных собраниях о работе райкома можпо, по только в том случае, если восхваляешь личные заслуги первого секретаря Сурнина...» В районе, по утверждению автора статьи, бесконечно писались рапорты, и каждый из них начинался с дифирамбов Сурнину: «Под Вашим большевистским руководством...» Именем Сурнина были названы колхозная электростанция, клуб, пекарня, площадь в районном центре (местный родильный дом почему-то назвали именем председателя райисполкома). В районе фактически была ликвидирована торговля. Товары держали под прилавком ц распределяли по указаниям сверху, причем начальству все необходимое приносили на дом. Не гнушались руководители района подарками от председателей колхозов.
Еще через несколько дней «Правда» сообщила о крупных растратах казенных денег руководителями Куйбышевского горкома партии. Потом критиковала за нескромность секретаря Челябинского обкома Рындина, которого неутомимо славили на городской партконференции. Дело дошло до того, что в адрес Рындина, присутствовавшего в зале, приняли приветственное письмо . И все же Рындина «обскакали» руководители Надтеречного района Чечено-Ингушетии. Здесь, по сообщениям «Правды», колхозам присваивали имена первого и второго секретарей райкома. А одно из хозяйств назвали именем... его парторга, некоего Иссаева. Подобные примеры, перелистав «Правду» и другие газеты за начало 1937 г., можно найти в значительном количестве.
Как правило, рано или поздно подвергшиеся критике руководители объявлялись врагами народа. Людям внушали, что злоупотребления и самодурство представителей «номенклатуры» происходят не от самой системы выдвижения и бесконтрольности кадров, а от вражеских происков. Принцип этот был общим. На вредителей п врагов было удобно списывать все многочисленные проблемы, существовавшие в обществе.». Перебои с продовольствием — виноваты враги, проникшие в колхозы, и вот уже организуются соответствующие процессы. Высок травматизм па производстве — вновь наготове простое объяснение и выявленные вредители. Годами не решается жилищная проблема, а в построенных домах людям нередко нельзя жить из-за многочисленных недоделок и брака—тоже вредительство." Вредители орудуют в торговле, которая работает из рук вон плохо. Вредители на транспорте — поэтому с рельсов сходят поезда и т. д. В общем, сталинское руководство широко использовало нехитрый, но достаточно эффективный в тех условиях способ манипуляции общественным мнением: все хорошее — от партии, Советской власти и вождя; все плохое — от врагов и вредителей.
Однако в стране было немало людей, и Сталин знал это, которых трудно было провести на «мякине» вредителемании. Они неплохо разбирались в истинном смысле сталинской политики, знали цену самому вождю и его окружению, многое понимали. Одной из явных целей массовых репрессий была попытка уничтожить инакомыслие и малейшую оппозиционность. Как писал Ф. Дан, «под шум расправы; настоящими уголовными бандитами из партийного и советского аппарата выбрасываются десятки, а может быть... и сотни тысяч честных и дельных людей, повинных лишь в недостаточно «стопроцентной» преданности «величайшему другу трудящихся всего мира».
Всех, кто не был слепо предан вождю, Сталин зачислял в потенциальную «пятую колонну». Туда же автоматически были записаны те миллионы коммунистов и беспартийных, которые участвовали в оппозициях, раскулачивались, преследовались в свое время как «контрреволюционеры» и «вредители» или были связаны с «врагами народа» семейными или дружескими узами. Таких людей было очень много. В упоминавшейся записке, которую Маленков подготовил накануне февральско-мартовского Пленума для Сталина, в частности, говорилось: «Особо следует отметить, что в настоящее время в стране насчитывается свыше 1 500 000 бывших членов и кандидатов в члены партии, исключенных и механически выбывших в разное время, начиная с 1922 года. На многих предприятиях сосредоточено значительное количество бывших коммунистов, причем иногда оно превышает численный состав парторганизаций, работающих па этих предприятиях». В качестве подтверждения этой мысли приводились такие данные: на Коломенском паровозостроительном заводе па 1408 членов партии приходилось 2 тыс. бывших коммунистов, на заводе им. Дзержинского в Днепропетровске эти показатели составляли 1700 и 600 человек, на заводе «Красное Сормово» в Горьком — 2200 и 550, на Московском шарикоподшипниковом заводе — 1084 и 452 и т. д. Сталин принял эти факты на вооружение и даже изложил их в своем докладе на февральско-мартовском Пленуме.
Для руководства страны миллионы обиженных или пострадавших были или уже готовыми, или потенциальными противниками, которые поднимут голову в критический момент. Такова природа любого насилия. Однажды прибегнув к нему, уже трудно остановиться. Произвол порождает противодействие и ненависть, и, чтобы удержаться у власти, диктатура прибегает к более жестокому террору. Беспощадность сталинского руководства подпитывал и своеобразный синдром «неполноценности власти», власти «в первом поколении». Лишь двадцать лет прошло со времени Октября, и вожди партии еще хорошо помнили, как нелегко далась победа, сколь часто стоял вопрос о судьбе нового режима. Многие из них пережили страшные минуты неопределенности и страха за собственную жизнь, и растущая угроза новой войны, а значит, новых испытаний для власти, возвращала к этим воспоминаниям.
Настроения боязни утраты власти достаточно откровенно высказывал в своих позднейших рассуждениях о событиях 30-х годов один из ближайших соратников Сталина—Молотов. «1937 год был необходим. Если учесть, что мы после революции рубили направо-налево, одержали победу, но остатки врагов разных направлений существовали, и перед лицом грозящей опасности фашистской агрессии они могли объединиться. Мы обязаны 37-му году тем, что у нас во время войны не было пятой колонны. Ведь даже среди большевиков были и есть такие, которые хороши и преданны, когда все хорошо, когда стране и партии не грозит опасность. Но, если начнется что-нибудь, они дрогнут, переметнутся. Я не считаю, что реабилитация многих военных, репрессированных в 37-м, была правильной... Вряд ли эти люди были шпионами, но с разведками связаны были, а самое главное, что в решающий момент на них надежды не было».
Для Молотова, а, судя по всему, он во многом воспроизводил логику рассуждений самого Сталина, «враг» — понятие растяжимое: «...и пострадали не только ярые какие-то правые или, не говоря уже, троцкисты, пострадали и многие колебавшиеся, которые нетвердо вели линию и в которых не было уверенности, что в трудную минуту они не выдадут, не пойдут, так сказать, на попятную» по мнению Молотова, массовые репрессии—«профилактическая чистка» без определенных границ. Главное в ней — не упустить врагов, Этот мотив уничтожения «пятой колонны», обоснования репрессий ссылками на наличие притаившихся врагов активно внедрялся в общественное сознание и в 30-е годы. «Для того чтобы напакостить и навредить,— говорил Сталин на февральско-мартовском Пленуме,— для этого вовсе не требуется большое количество людей. Чтобы построить Днепрострой, надо пустить в ход десятки тысяч рабочих. А чтобы его взорвать, для этого требуется, может быть, несколько десятков человек, не больше. Чтобы выиграть сражение во время воины, для этого может потребоваться несколько корпусов красноармейцев. А для того чтобы провалить этот выигрыш на фронте, для этого достаточно несколько человек шпионов где-нибудь в штабе армии или даже в штабе дивизии, могущих выкрасть оперативный план и передать его противнику. Чтобы построить большой железнодорожный мост, для этого требуются тысячи людей. Но чтобы его взорвать, на это достаточно всего несколько человек. Таких примеров можно было бы привести десятки и сотни».
Запугивая при помощи «таких примеров» страну, Сталин рассчитывал не только подхлестнуть волну террора. Это был испытанный и давно известный прием укрепления единоличной диктатуры. Чем больше вокруг врагов и чем опаснее они, тем сильнее вера народа в верховного спасителя, тем проще переживаются трудности, переносятся многочисленные жертвы. В конце 30-х годов Сталин в полной мере использовал для нагнетания атмосферы страха и подозрительности реальное ухудшение международной обстановки, нарастание угрозы войны.
И наконец, еще одно обстоятельство совершенно очевидно стимулировало сталинскую репрессивную политику: советская экономика чем дальше, тем больше развивалась, опираясь па использование «дешевой» рабочей силы заключенных. В широких масштабах началось это с. конца 20-х годов. Весной 1929 г. в ЦК ВКП (б) была образована комиссия под председательством Н. Янсона, выработавшая предложения о применении труда заключенных. 27 июня Политбюро утвердило соответствующее решение. И после этого в стране начала формироваться целая сеть исправительно-трудовых лагерей ОГПУ. Объектом жестокой эксплуатации стали тогда и сотни тысяч спецпоселенцев из раскулаченных. К концу первой пятилетки помимо строительства Беломорско-Балтийского капала, превращенного в один из символов индустриальных преобразований, в ведение ОГПУ передали строительство канала Волга-Москва и Байкало-Амурской железнодорожной магистрали, освоение районов Ухты и Печоры, заготовку дров для Ленинграда и Москвы.
Тогда же началось функционирование одного из самых значительных хозяйственных подразделений ОГПУ—НКВД—известного треста «Дальстрой». За несколько лет на далекой Колыме трудом заключенных было создано большое количество золотодобывающих предприятий, построены дороги, поселки, организованы совхозы. «Дальстрой» занял первое место среди золотопромышленных районов Союза. Его «владения» за первые шесть лет существования увеличились с 400 тыс. до миллиона квадратных километров .
В 30-е годы трудом заключенных держались многие отрасли экономики — лесозаготовка, добыча золота и цветных металлов, строительство в районах Севера и Дальнего Востока. Постепенно хозяйственные наркоматы привыкли перекладывать возведение и эксплуатацию наиболее сложных объектов на ОГПУ. Характерная ситуация сложилась в конце 1933 г. вокруг строительства Норильского комбината. Геологическая разведка показала, что под Норильском находится самое богатое в СССР никеле-кобальтовое месторождение. Однако его освоение, учитывая расположенность за Полярным кругом, было делом непростым. Наркомат тяжелой промышленности, в ведении которого находилась отрасль, практически отказался от выполнения необходимых работ. Г. К. Орджоникидзе направил в ЦК ВКП(б) на имя Сталина письмо, в котором говорилось: «Учитывая особые трудности в проведении изыскательских и исследовательских работ, осуществлении строительства и освоении производства в условиях заполярного круга, а также колоссальный опыт ОГПУ в осуществлении сложнейших строительств в крайне тяжелых условиях, Наркомтяжпром полагает целесообразным организацию работ и предприятия поручить ОГПУ на базе специального лагеря» . Норильский комбинат, как и многие другие объекты, строили заключенные.
Более того, при низкой производительности труда и текучести рабочей силы, лихорадившей советскую индустрию, хозяйственные ведомства охотно использовали заключенных на своих предприятиях. Исправительно-трудовые колонии существовали на многих объектах, не принадлежавших ОГПУ — НКВД. На строительстве Магнитогорского комбината в середине 1934 г. в такой колонии насчитывалось 12 тыс. человек. А в 1939 г. НКВД направил на стройки и предприятия других наркоматов и организаций более 130 тыс. заключенных. Эти люди трудились в самых неблагоприятных условиях, па самых тяжелых работах.
В годы третьей пятилетки хозяйственная деятельность НКВД приобрела невиданный размах. За счет принудительного труда правительство пыталось залатать многочисленные прорехи в экономике страны, ставя перед Наркоматом внутренних дел новые задачи. В 1941 г. в соответствии с государственным планом наркомат должен был закончить основные работы по Рыбинскому гидротехническому узлу, ввести в действие ряд электростанций, мощности по добыче ухтинской нефти, первую очередь комбината «Североникель», три сульфатно-спиртовых и цементный заводы. Провести закладку восьми угольных шахт в Воркутинском бассейне, развернуть строительство Волго-Балтийского и Северо-Двинского водных путей, а также ряда электростанций для предприятий, выплавляющих алюминий .
Некоторое представление о роли НКВД в экономической жизни СССР в конце 30-х годов дают такие цифры. Если государственным народнохозяйственным планом на 1937 г. предусматривалось освоение наркоматом 6% средств, направленных на капитальное строительство, что составило 1,8 млрд рублей, то по плану 1941 г. этот показатель увеличивался до 14% — то есть около 7,3 млрд рублей. Это означало, что НКВД превратился в крупнейшее строительное ведомство. А ведь кроме этого в его ведении находилась добыча угля, хромитовой руды, золота, производство дорожного оборудования, цемента, заготовка леса и т. д.
Для осуществления этих программ требовалось все большее число заключенных, тем более что их труд был малоэффективен, а смертность в лагерях высокая. И правительство не скрывало своей заинтересованности в увеличении «контингентов» мест лишения свободы. Выступая на заседании Президиума Верховного Совета СССР 25 августа 1938 г. при обсуждении вопроса о досрочном освобождении заключенных, отличившихся на строительстве одного из объектов, Сталин заявил: «Правильно ли вы предложили представить список на освобождение этих заключенных? Они уходят с работы. Нельзя ли придумать какую-нибудь другую форму оценки их работы — награды и т. д.? Мы плохо делаем, что нарушаем работу лагерей. Освобождение этим людям, конечно, нужно, но с точки зрения государственного хозяйства это плохо... Будут освобождаться лучшие люди, а оставаться худшие. Нельзя ли дело повернуть по-другому, чтобы люди эти оставались на работе,— награды давать, ордена, может быть? А то мы их освободим, вернутся они к себе, снюхаются опять с уголовниками и пойдут по старой дорожке. В лагере атмосфера другая, там трудно испортиться... Давайте сегодня не утверждать этого проекта, а поручим Наркомвнуделу придумать другие средства, которые заставили бы людей остаться на месте...» .
Указания Сталина были выполнены. В июне 1939 г. Президиум Верховного Совета СССР утвердил указ «О лагерях НКВД», который, в частности, требовал «отказаться от системы условно-досрочного освобождения лагерных контингентов». «Осужденный, отбывающий наказание в лагерях НКВД,— говорилось в указе,— должен отбыть установленный судом срок полностью». Тогда же, в июне 1939 г., постановление «Об обеспечении рабочей силой работ, проводимых НКВД СССР в 1939 г.» принял и Совнарком СССР. В целях выполнения планов капитального строительства, осуществляемого ГУЛАГом, НКВД разрешили прекратить выдачу нарядов на выделение рабочей силы другим наркоматам и ведомствам. Для обеспечения строек Наркомвнудела на Дальнем Востоке туда в течение июня — июля 1939 г., в соответствии с постановлением, необходимо было перебросить 120 тыс. человек. 60 тыс. из них предполагалось забрать у организаций, пользовавшихся заключенными по наря-дам, а остальных получить за счет перевода в лагеря из исправительно-трудовых колоний осужденных на срок до двух лет. А с 1 января 1940 г. НКВД получил право вернуть себе все «контингенты», направленные им ранее на объекты других наркоматов.
Принятые в июне Указ Президиума Верховного Совета и постановление Совнаркома СССР свидетельствовали о том, что индустрия ГУЛАГа остро нуждалась в рабочей силе и руководство страны с пониманием относилось к этой проблеме. Политические цели террора дополнялись «хозяйственным расчетом», и репрессии в глазах вождей государства получали дополнительное обоснование. И в этом случае, несомненно, Сталин действовал осознанно и расчетливо. Перед ним была цель — окончательно усмирить общество, создать мощную военную промышленность и стать единовластным диктатором этой величайшей в мире государственной машины. К достижению этой цели он шел, не задумываясь о методах, не считая жертвы, не испытывая ни малейших терзаний совести.