История, которую мы не знали
Кузнецов Игорь
Возвращение памяти - Расстрельный приказ
31 июля 1937 года политбюро ЦК ВКП(б) утвердило оперативный приказ № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и др. антисоветских элементов» подписанный Народным комиссаром внутренних дел Н. И. Ежова
Текст этого документа с некоторыми изъятиями был впервые опубликован в в газете «Труд» (4 июня 1992 г. ) под заголовком «Расстрел по разнарядке, или как это делали большевики». Затем последовали многочисленные издания текста, почти всегда имевшие основой эту неполную публикацию.
Прежде чем перечислить ряд фамилий белорусских «куропатчиков» -- перейдём к краткому анализу важнейших пунктов этого документа, наложившего свой отпечаток более чем на год самой кровавой истории СССР и БССР.
В вводной его части подчёркивалось, что целью акции являлось не более и не менее как окончательное решение проблемы «внутренних врагов Советского Союза»: «Перед органами государственной безопасности стоит задача — самым беспощадным образом разгромить всю эту банду антисоветских элементов, защитить трудящийся советский народ от их контрреволюционных происков и, наконец, раз и навсегда покончить с их подлой подрывной работой против основ советского государства».
И это не пустая риторика. В «органах» директиву истолковали как призыв к последнему бою, «к прямой физической ликвидации всей контрреволюции, в том числе и пассивной». Е. К. Прамнек, секретарь Донецкого обкома КП(б)У, 22 августа 1937 года на пленуме обкома партии подчеркнул особый характер операции: «Нужно пошире очистить Донбасс от кулаков, националистов и всякой прочей сволочи. [... ] Сейчас началась серьёзная и основательная очистка Донбасса. Никогда в истории Донбасса такой глубокой работы по очистке ещё не проводилось».
И даже изолированный в тюремной камере Бухарин в декабре 1937 года полагал, что в стране происходит нечто «Великое»: «Есть какая-то большая и смелая политическая идея генеральной чистки а) в связи с предвоенным временем, б) в связи с переходом к демократии».
В тексте приказа приведён очень детальный список тех групп населения, которые должны были стать мишенью для операции.
Приказ регулировал, прежде всего, меру наказания, выносимую тройками: «все наиболее враждебные» элементы (первая категория) должны быть расстреляны, «менее активные, но всё же враждебные элементы» (вторая категория) приговариваются к заключению в лагеря либо тюрьмы на срок от 8 до 10 лет.
В противоположность предложенной в решении политбюро от 2 июля «высылке» это явилось существенным ужесточением меры наказания. Поскольку приговоры к лагерному и тюремному заключению могли выноситься только судебными либо, соответственно, внесудебными инстанциями, эти группы заключённых также были переданы тройкам.
Далее следует распределение лимитов репрессий по 1-й и 2-й категориям в республиках, краях и областях (в целом 64 территориальные единицы: 40 областей, краёв и автономных республик РСФСР, по 8 областей на Украине и в Казахстане и восемь союзных республик.
Это регламентирование, установление центром лимитов на уничтожение и заключение в лагеря отличало приказ № 00447 от других репрессивных кампаний Большого Террора; в операциях против «национальных контрреволюционных контингентов» не было «расстрелов по разнарядке», местные руководители, начальник УНКВД и главный прокурор («двойка»), санкционировали составленные органами безопасности списки лиц, подлежащих аресту, и отправляли их с курьером в Москву, где высшая «двойка» (Народный комиссар внутренних дел Ежов и Генеральный прокурор СССР Вышинский) выносили окончательный вердикт.
Список административных территориальных единиц и определённых для них цифр жертв, вопреки вновь и вновь высказываемым сомнениям, не обнаруживает никаких существенных пробелов. Отсутствует Якутская АССР, где, несмотря на то, что решением политбюро от 11 июля 1937 года была образована тройка, она, однако, не участвовала в проведении операции по приказу №00447. Руководитель НКВД республики И. А. Дорофеев объяснял это тем, что в Якутии нет кулаков, к тому же, республика «не представляет интереса для иностранной разведки, поскольку здесь нет промышленности, армии и других военных объектов».
Пережив Большой Террор в должности Народного комиссара внутренних дел, Дорофеев всё же был арестован в феврале 1939 года. В решении политбюро от 11 июля 1937 года было также решено не учреждать специальную тройку для Каракалпакской АССР (Узбекистан). Тройки, таким образом, вводились в автономных республиках лишь РСФСР, но не других союзных республик.
Определённые в приказе № 00447 контингента, наряду с округлениями в большую либо меньшую стороны, обнаруживают некоторые существенные отклонения от установленных политбюро в июле 1937 года лимитов. Так, в приказе почти на 20% уменьшены плановые цифры Хрущёва для Московской области, также значительно снижены некоторые цифры по лицам, подлежащим уничтожению (например, для Белорусской и Узбекской ССР, Мордовской, Марийской и Чечено-Ингушской АССР, Дальневосточного, Западно-Сибирского и Орджоникидзевского края, Горьковской, Куйбышевской, Свердловской и Челябинской области).
Список содержал, однако, и существенные исправления в противоположную сторону (БССР, Карельская, Крымская, Удмурдская и Молдавская АССР, Омская, Саратовская и Ивановская области). Мотивы этих повышений и понижений лимитов — неизвестны. При сравнении утверждённых политбюро 9, 10 и 11 июля цифр репрессий с цифрами приказа №00447 возникает следующая картина: общее количество — 194. 067:177. 500, 1 категория — 66. 707:47. 500 и 2 категория — 125. 585:128. 200. Это означает, что авторы приказа №00447 понизили общее количество на 16. 517 и количество для первой категории на 19. 207, в то время как для второй увеличили на 2. 615 человек.
Во время проводившихся в сентябре территориальных изменений — некоторые крупные края и области были разделены — для большинства новых регионов могли определяться и новые контингента, поскольку к этому времени первоначальные квоты были уже «использованы».
Приказ №00447 предусматривал расстрел 75. 950 человек, из них 10. 000 заключённых ГУЛАГа, и направление в лагеря и тюрьмы 193. 000 лиц, общий контингент репрессий охватывал 268. 950 «антисоветских элементов». Первоначально по Белорусской ССР по 1-й категории (расстрел) и 2-й категории (10 лет лагерей) определялось соответственно 2000 и 10000 человек. Эти цифры были ориентировочными — лишь посредством запроса к Народному Комиссару внутренних дел они могли быть повышены. Они могли, однако, также и быть снижены без согласования с Москвой. Было разрешено перераспределение между 1-й и 2-й категориями. Факты значительного превышения минимальных геноцидных разнарядок наблюдались повсеместно, а случаи снижения не наблюдались.
Операция должна была начаться 5 августа (в среднеазиатских республиках — 10, а в Восточно-Сибирской области, Красноярском и Дальневосточном краях — 15 августа) и завершиться в течение четырёх месяцев. На первой фазе репрессивные мероприятия должны были быть направлены, как и в приказе 44/21 от 2 февраля 1930 года, лишь против «наиболее враждебных элементов» (первой категории), с помощью чего предполагалось избежать переполнения мест заключения.
Возможно, однако, свою роль сыграло также и то, что предусмотренное заключение в лагеря приговорённых по второй категории приняло конкретные формы лишь к середине августа. Переход ко второй фазе должен был произойти по директиве Ежова (произошёл однако, раньше, по согласованию с НКВД).
Каждая территория была поделена на оперативные секторы (в Белоруссии было шесть таких секторов), в рамках которых оперативные группы под руководством опытного чекиста составляли списки арестов, производили задержания после утверждения этих списков руководителем НКВД и проводили следствие. Всё это должно было происходить «ускоренным и упрощённым образом», т. е. без правовой защиты, очных ставок свидетелей, опроса специалистов, сбора и проверки доказательств.
Вышинский, являвшийся по конституции защитником социалистической законности и в период с 1934 по 1937 гг. прилагавший усилия к отклонению внесудебных притязаний госбезопасности, инструктировал подчинённых ему государственных прокуроров, что «соблюдение процессуальных норм и предварительные санкции на арест [от прокуроров] не требуются». Одновременно он потребовал от своих подчинённых «активного содействия успешному проведению операцию» и «сохранения секретности в аппарате прокуратуры».
Ещё в апреле 1938 года Вышинский дал указание прокурорам республик, краёв и областей принимать жалобы на неправомерность внесудебных приговоров в рамках массовых операций лишь в исключительных случаях. Только если приговорённые к лишению свободы «приводят серьезные доводы, указывающие на неправильность осуждения», дела могут быть проверены. В иных случаях «жалобщики» должны быть извещены о том, что решение является окончательным.
Сам Сталин в январе 1939 года в письме к партийным руководителям и начальникам УНКВД сообщал, «что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП(б)».
О принуждении, таким образом, к признанию, о манипуляциях и фальсификациях следствия сегодня имеется достаточно много материала, прежде всего, многочисленные высказывания участвовавших в акции сотрудников НКВД.
На переломе 1937/38 гг. чекисты в дополнение к многочисленным, уже опробованным методам пыток (продолжительные беспрерывные допросы, избиения) изобрели новый, адекватный для массовых операций метод допросов — «так называемую выстойку или стойку», быстро нашедший широкое применение. Человек 100-150 сгоняли в одну комнату, всех их ставили лицом к стене и по несколько дней не разрешали садиться и спать до тех пор, пока арестованные не давали показаний. Ничто не в состоянии лучше охарактеризовать жестокость этих методов, как то обстоятельство, что только в Белоруссии во время допросов были убиты более 20 заключённых.
Тяжелые последствия имела инструкция приказа о том, что «в процессе следствия должны быть выявлены все преступные связи арестованного»; она стала поводом для разоблачения гигантских конспиративных сетей, состоящих якобы из тысяч заговорщиков.
Пункт 5 приказа устанавливал состав и компетенцию троек, наиболее предпочитаемой инстанции террора в истории советских массовых репрессий, от Гражданской войны до убийств в Катыни. С гораздо большим основанием, чем вновь и вновь называемые показательные процессы, они могли бы послужить специфическим признаком репрессий сталинизма. Эти внесудебные органы были созданы, когда встал вопрос об осуждении сомнительных и считавшихся опасными советских граждан, без соблюдения правовых норм, в большом количестве, ускоренным производством и без привлечения общественности.
Массовые операции не сочетаются с длительным производством по делу, тройки проявили себя в качестве оптимального псевдо юридического инструмента. История троек тридцатых годов ещё далеко не изучена, их существование было вновь вызвано в памяти лишь благодаря публикации архивных материалов в 1990-е гг.
В перечне описаний Большого Террора, опубликованных до 1990 года, было бы напрасно искать это слово. Учреждёнными приказом ОГПУ №44/21 от 2 февраля 1930 года тройками при Полномочных представительствах ОГПУ в рамках раскулачивания в период между 1930 и 1933 годами были приговорены 392. 524 лиц за политические преступления, в основном по статье 58 уголовного кодекса.
В 1930 году они вынесли 18. 996 смертных приговоров, в 1931 — 9. 170. Между тройками периода раскулачивания и тройками Большого Террора существует персональная (вспомнить об именах Реденса, Заковского, Евдокимова, Каруцкого, Бака, Эйхе и т. д. ) и функциональная преемственность.
Относительно жертв также проявляются точки соприкосновения: многие из кулаков, заключённых тройками в 1930-1934 гг. в концлагеря, в 1937-1938 гг. по их приговору расстреляли. Несмотря на то, что политбюро 7 мая 1933 года лишило тройки ОГПУ права выносить смертные приговоры, после этого оно вновь и вновь обращалось к этому инструменту чрезвычайного положения, когда речь шла о необходимости быстрой и бесшумной ликвидации предположительно опасных «антисоветчиков».
В середине 1934 года в ходе реорганизации ОГПУ, вошедшего в новообразованный Народный комиссариат внутренних дел (НКВД) в качестве Главного управления государственной безопасности (ГУГБ), тройки были упразднены. Однако уже в конце года по просьбам из провинции они вновь были введены в действие для внесудебного вынесения смертных приговоров, правда, на один-два месяца. Подобной практики политбюро придерживалось до 1937 года.
В последний раз, впрочем, в канун массовых операций: 17 июня 1937 года Миронов, руководитель УНКВД Западно-Сибирского края, информировал партийного секретаря региона, что УНКВД напала на след гигантского заговора, создавшего по всей Западной Сибири сеть занимающихся подрывной деятельностью ячеек. Эта названная позже «эсеро-ровсовским заговором» либо контрреволюционной кадетско-монархической организацией группа под руководством белых генералов пыталась сформировать повстанческую армию из сосланных в Нарымский округ и в Кузбасс бывших кулаков и царских офицеров.
Партийный секретарь Эйхе сделал то, что он уже неоднократно делал в 1933/34 гг. : он запросил партийный центр в Москве о разрешении преследовать членов опасного заговора внесудебным путём. Политбюро 28 июня 1937 года приняло решение об учреждении тройки в Западно-Сибирском крае, куда должны были входить руководитель НКВД, первый секретарь партийного комитета и государственный прокурор края; её задача состояла в том, чтобы ускоренным производством приговорить к смерти членов контрреволюционной организации, которые, как предполагалось, готовили восстание среди ссыльных кулаков. Эта тройка по праву была названа «прямым предвестником» троек» приказа №00447.
Данные показывают, что она заседала 9, 25, 29 июля и 1, 3, 4 августа 1937 года и приговорила к смерти свыше 30 лиц города Кемерово и окрестностей. На этом, однако, операция против членов эсеро-ровсовского заговора не закончилась. «Ровсовская операция» превратилась в гигантскую специальную акцию, проходившую одновременно с кампанией против кулаков и уголовников. В статистических отчётах об осуждённых в Запсибкрае и в Новосибирской области (возможно и в Алтайском крае) ровсовский контингент выступает как самостоятельная величина, не входящая в установленные политбюро лимиты.
Вернёмся к тройкам: то обстоятельство, что в источниках 1937-1938 гг. нет единого названия для ускоренного трибунала, созданного приказом № 00447, привело к некоторой путанице в литературе.
Если судить по многочисленным факсимильных репродукциям дел «троек», учреждённых в рамках приказа №00447, то наиболее употребительным являлось самоназвание «тройка при УНКВД СССР по [Калининской, Московской, Омской области и т. д. ]». Однако известно, по крайней мере, два исключения: в Ленинграде этот орган назывался «Особая тройка УНКВД ЛО», а в Ярославле над протоколами тройки запечатлено заглавие: тройка «при Управлении НКВД Ярославской области по внесудебному рассмотрению дел».
В документах правительства, партийного центра либо в корреспонденции учреждений НКВД наряду с обозначением «особая тройка» встречаются также эвфемистическое наименование «судебная тройка» и «спецтройка».
Несмотря на употребление в источниках, термин «Особая тройка» должен остаться за созданным в сентябре 1938 года органом, который действовал уже вне рамок приказа №00447 и занимался преследованием «национальных меньшинств».
Наряду с учреждённой приказом №00447 тройкой и «Особой тройкой», введённой в действие в сентябре 1938 года, во время Большого Террора существовала ещё одна внесудебная инстанция, называвшаяся тройкой, т. н. милицейская или паспортная тройка, которая могла приговаривать к наказанию в виде лишения свободы сроком до пяти лет.
Такие тройки были вовлечены в «кулацкую» операцию в том отношении, что часть рассмотренных ими уголовных дел в 1937/38 гг. была передана тройкам приказа №00447. На Украине, где тройки с весны 1938 года рассматривали преимущественно дела боротьбистов, петлюровцев и красных партизан, новый комиссар внутренних дел А. И. Успенский 1 марта 1938 года приказал: «Уголовников в основном пропускайте через милицейские тройки, на судебных тройках рассматривайте только активных участников бандшаек имея в виду, что по уголовникам дополнительных лимитов также не будет».
Уже во второй половине месяца (июль) политбюро неоднократно изменяло свои собственные решения о составе «троек» от 5-11 июля 1937 года. Наиболее ярким примером этого является произведённая 23 и 28 июля полная смена составов «троек» Саратовской, Омской и Ивановской областей. Представители руководства партии, управления НКВД и государственной прокуратуры регионов — эти «хозяева над жизнью и смертью» — вошли в группу риска, которая, начиная с июня 1937 года, всё чаще становились целью преследований.
Это, прежде всего, региональные секретари партии, но также и начальники НКВД и главные государственные прокуроры. Высокая текучесть кадров в тройках, управляемая политбюро, сохранялась до конца операции. Подобные изменения в кадровом составе объединяют также кулацкую операцию и репрессии против советской элиты.
Приказ №00447 содержит список имен членов 64 «троек», причём, указано, кто является председателем (руководитель местного УНКВД) и обоими членами тройки (секретарь партии и, как правило, главный государственный прокурор региона).
То обстоятельство, что в качестве председателей троек выступали представители НКВД, а точнее Главного Управления государственной безопасности, после того, как его аппарату уже были переданы функции учёта, ареста, дознания и следствия, гарантировало доминирующее положение «органов» при проведении операции. Беглый анализ списка членов «троек» ещё более усиливает этот тезис. В нём присутствуют почти все известные руководители НКВД, в то время как партийное руководство часто представлено вторыми секретарями, например, в Ленинграде, Москве, Минске, в Дальневосточном крае, в Куйбышеве, в Крыму, в Воронеже, Ярославле и др.
Как же происходило заседание этого органа? Кроме трёх «судей» присутствовали секретарь, ведущий протокол, и представитель органа, проводившего следствие (тайная полиция, милиция или отдел мест заключения НКВД). После краткого сообщения докладчика и на основании письменного описания дела, где предлагалось отнесение к категории 1 или 2, тройка выносила свой приговор. В протоколах порой даже не указывался соответствующий приговору параграф уголовного кодекса. И такое конвейерное правосудие за одно заседание приговаривало сотни «антисоветчиков».
Тройки выносили свои приговоры за закрытыми дверями, ни разу не увидев и не услышав обвиняемого, не давая ему ни малейшей возможности для защиты, лишь на основании подготовленных следователями документов и их доклада.
Пересмотр их решения, не требовавшего, в отличие от приговоров «двоек», подтверждения другой инстанцией, текстом приказа № 00447 не предусматривался, так что руководители оперативных групп могли быстро привести в исполнение приговоры троек. Приговорённым тройкой к смертной казни не сообщали приговора (подписанная Фриновским директива НКВД №424 от 8 августа 1937 г. это запрещала). Они умирали, не услышав его.
Предписание приказа № 00447 хранить «в тайне время и место приведения приговора в исполнение» соблюдалось долго. О судьбе приговорённых «внесудебными органами» к смерти НКВД распространял густой туман лжи; свыше половины столетия придерживался он этой стратегии обмана.
Изданный в 1939 году приказ №00515 предписывал на запросы членов семьи давать пресловутый ответ: «десять лет ИТЛ без права переписки». В 1945 году им, наконец, сообщили, что их родственники, приговорённые к 10 годам ИТЛ, умерли в заключении. Лишь после 1989 года в рамках реабилитации целые поколения советских граждан узнали о действительных причинах и датах смерти своих детей, родителей и друзей. Места казней и массовых захоронений были открыты также лишь в 1990-е гг.