История, которую мы не знали
Кузнецов Игорь
Возвращение памяти - Начало
Весной 1928 года советскую общественность ошеломило сообщение о невиданных ранее преступлениях — умышленной порче машин, затоплении шахт, поджогах производственных сооружений, создании заведомо опасных для жизни рабочих условий труда. Во всех газетах появилась официальная информация Прокурора Верховного суда СССР о разоблачении крупной вредительской организации в Щахтинском районе Донбасса: “Органами ОГПУ при прямом содействии рабочих раскрыта контрреволюционная организация, поставившая себе целью дезорганизацию и разрушение каменноугольной промышленности этого района”.
Задолго до суда и даже до окончания предварительного следствия с изложением своей оценки Шахтинского дела неожиданно выступил Сталин. В докладе на собрании актива Московской партийной организации 13 апреля 1928 года этому делу он посвятил целый раздел. Приведем из него один лишь фрагмент:
“Факты говорят, что Шахтинское дело есть экономическая контрреволюция, затеянная частью буржуазных спецов, владевших ранее угольной промышленностью.
Факты говорят далее, что эти спецы, будучи организованы в тайную группу, получали деньги на вредительство от бывших хозяев, сидящих теперь в эмиграции, и от контрреволюционных антисоветских организаций на Западе”.
Так задолго до судебного разбирательства и вынесения приговора факты были установлены, акценты расставлены, выводы сделаны. В устах вождя подобная оценка Шахтинского дела сразу и окончательно определяла и направление суда, и его решение. Вся последующая судебная процедура заведомо превращалась в фикцию.
Так возникло громкое дело о вредительстве.
Сегодня, располагая многими (хотя и не всеми!) документами, длительное время пребывавшими в закрытых архивах мы можем проследить истоки этого дела, составить представление о тайных его пружинах и действующих лицах, оставшихся за кулисами судебного процесса.
Как отмечается в справке, подготовленной в июле 1928 года руководителем ОГПУ Северо-Кавказского края Е.Г.Евдокимовым, Шахтинское дело возникло на основе анализа “технических дефектов, в результате которых происходили аварии, затопление шахт и проч.” Занимался этим делом начальник экономического отдела ОГПУ края К.И.Зонов. Явный недостаток образования (в послужном списке оно обозначено как низшее) он успешно возмещал острым чекистским чутьем. Именно оно подсказало ему “наличие безусловной вредительской деятельности”. Зонов тут же начал “агентурную проработку”… Шахтинского рудоуправления и всего личного состава специалистов”.
Начались допросы. Вначале их проводил лично Зонов, потом по мере заполнения камер все пребывавшими арестованными подключались и другие сотрудники ОГПУ. Вскоре в деле появились первые признания.
Служащий “Донугля” Ю.Н.Матов рассказал на следствии о задачах так называемого “Харьковского центра”, якобы объединившего вредительские группы угольной промышленности Донецкого бассейна.
О политических установках деятельности “Харьковского центра” рассказал на следствии инженер С.Б.Братановский: “Главнейшими задачами организации были: 1) Сохранение в неприкосновенном виде более ценных недр и машин для эксплуатации в дальнейшем прежними владельцами или концессиями. 2) Доведение рудничного хозяйства до такого состояния, при котором Советское правительство было бы вынуждено сдать рудники в концессию иностранцам или вообще капитулировать перед иностранным капиталом. 3) В случае войны помогать врагам СССР расстройством тыла, прекращая добычу и разрушая или затопляя рудники Донбасса. 4) Пропаганда против Советской власти”.
Приведенный текст более напоминает обвинительное заключение, чем фрагмент из показаний обвиняемого, — та же скрупулезная рубрикация по пунктам, та же систематизация материала, та же четкость формулировок. Невольно возникает вопрос: уж не властная ли рука следователя водила слабеющей рукой обвиняемого?
Нельзя не заметить и другое: все приведенные показания носят исключительно абстрактный характер. Это скорее декларация о намерениях, чем собственно показания о реальных деяниях обвиняемых. С такими “доказательствами” направлять дело в суд было, разумеется, нельзя. Необходимы были конкретные факты преступной деятельности, детали, частности — все то, что в совокупности и составляет понятие фабулы преступления.
Обвиняемый Н.Н.Березовский показал, что им получено “в свою пользу за все время от 15 000 до 20 000 рублей”. Согласно показаниям обвиняемого Г.А.Шадлуна, еще большая сумма прошла через его руки: в протоколе допроса фигурирует цифра в 80 000 рублей.
Особым достижением следствия считались вещественные доказательства. Так, при обыске у Г.А.Шадлуна были обнаружены, изъяты и приобщены к делу 93 американских доллара и 10 английских фунта стерлингов. Эти деньги в обвинительном заключении были охарактеризованы как остаток от общей суммы в 80 000 рублей, которую, по признанию обвиняемого, он получил за свою вредительскую деятельность. Заметим, однако, что в одном случае речь шла именно о рублях, а в другом уже о долларах и фунтах.
Между тем Шахтинское дело разрасталось. К следствию привлекались десятки людей. А еще сотни и тысячи жили в напряженном ожидании беды. Ответвления этого дела распространились на многие горнодобывающие районы страны, дотянулись до столицы. Здесь была раскрыта “московская группа” вредителей во главе с председателем научно-технического совета каменноугольной промышленности ВСНХ СССР Л.Г.Рабиновичем.
Теперь в ненасытное чрево Шахтинского дела попадали уже не только непосредственные “вредители” но и просто лица непролетарского происхождения, оказавшиеся под стражей по заявлениям рабочих, помнивших их еще с дореволюционных времен.
По окончании предварительного следствия Прокурор Верховного суда СССР Н.В.Красиков утвердил обвинительное заключение. В его резолютивной части после длинного перечня фамилий отмечалось:
“…Обвиняются в том, что они состояли членами вредительской контрреволюционной организации, действовавшей с 1920 по 1928 год, разновременно вступив в нее и поставив своей целью подрыв советской каменноугольной промышленности в контрреволюционных целях, для достижения чего производили разрушение и срыв производства на местах, срыв работ организационного центра каменноугольной промышленности Донбасса — “Донугля”, срыв работы центральных органов, руководивших каменноугольной промышленностью…”
18 мая 1928 года начался судебный процесс. Дело рассматривалось Специальным присутствием Верховного суда Союза ССР под председательством А.Я.Вышинского. Государственное обвинение поддерживали Н.В.Крыленко и Г.К.Рогинский. В процессе принимала участие большая группа общественных обвинителей. Дело рассматривалось с участием защитников.
Перед судом предстали 53 подсудимых, среди них четверо бывших шахтовладельцев. В основном же скамью подсудимых заняли руководители технических служб, горные инженеры и техники.
Несколько дней оглашалось обвинительное заключение — пространный документ объемом 15 печатных листов. После этой процедуры председательствующий обратился к каждому подсудимому с обязательным на судебном следствии вопросом: признает ли он себя виновным? 20 подсудимых признали себя виновными полностью, 10 — частично, 23 раза в зале прозвучало твердое “нет, не признаю!”
Затем перед судом прошло множество свидетелей, главным образом из рабочей среды. Они говорили преимущественно о тяжелых условиях труда шахтера, о нарушении правил техники безопасности, о неправильном начислении заработной платы, о несоблюдении норм трудового законодательства, о нерациональном использовании материальных ресурсов. Все это рассматривалось как результат вредительских действий подсудимых с целью вызвать недовольство рабочих советской властью.
При такой постановке вопроса фактов “преступной” деятельности можно было собрать сколько угодно, ибо в те годы чего-чего, а подобного рода трудностей, неразберихи, бесхозяйственности на шахтах Донбасса было более чем достаточно. Иное дело — в какой мере эти явления могли служить доказательствами вредительских действий подсудимых. Но этот вопрос менее всего обсуждался на процессе. Суд исходил из презумпции безусловного наличия причинной связи между фактами дезорганизации шахтного производства и деятельностью вредителей. А ведь именно это и следовало как раз доказать.
Суд продолжался около полутора месяцев. 6 июля Вышинский огласил приговор. Обвинение признавалось доказанным, 49 подсудимых — виновными. Четверых оправдали. Троих приговорили к условной мере наказания. Десять человек получили от одного до трех лет лишения свободы. Остальные были осуждены значительно строже. Так, Л.Г.Рабинович приговаривался к шести годам заключения, Е.К.Колодуб — к восьми, Н.И.Скорутто и Д.М.Сущевский — к десяти. Самая суровая кара — расстрел — была назначена одиннадцати подсудимым — Н.Н.Березовскому, Н.А.Бояринову, Н.Н.Бояршинову, С.Б.Братановс-кому, С.З.Будному, Н.Н.Горлецкому, А.И.Казаринову, Н.К.Кржижанов-скому, Ю.Н.Матову, Г.А.Шадлуну, В.Я.Юсевичу.
Одновременно с вынесением приговора Верховный суд СССР обратился с ходатайством в Президиум ЦИК Союза ССР о замене высшей меры наказания в отношении ряда осужденных иными санкциями. Ходатайство мотивировалось тем, что эти лица в ходе предварительного следствия и суда признали свою вину и раскаялись в преступной деятельности. Кроме того, они являются специалистами высшей квалификации.
Президиум ЦИК удовлетворил ходатайство суда в отношении шестерых осужденных. Березовскому, Бояршинову, Братановскому, Казаринову, Матову и Шадлуну смертная казнь была заменена 10 годами лишения свободы с конфискацией всего лично им принадлежащего имущества и последующим поражением в правах сроком на 5 лет.
Остальные пятеро приговоренных к смерти спустя трое суток после вынесения приговора были расстреляны.
Так закончился первый крупный процесс о вредительстве. Страна восторженно встретила суровый приговор. И еще никто не знал, что среди тех, кто громогласно приветствовал это решение и от души аплодировал ему, уже намечены новые жертвы, которым завтра предстоит разделить трагическую судьбу расстрелянных горных инженеров.